Неожиданно Яндекс принес упоминание меня в чьем-то списке нравящихся фанфиков. Список представляет реальный интерес, далеко не всё из него читано.
Но я таки о своем.
Пока страничка открывается, пока листается, думаю - что?
"После Пламени""? Наоборот - "Невозвращение Короля"? Вряд ли что-то еще... Хотелось бы видеть "По разные стороны" - но увы, фэндом таки прошел мимо этой повести, а жаль.
... долистала, уронила челюсть.
Вот уж ЧЕГО не ожидала.
"Холодная осенняя земля".
Рассказ, который Гарет справедливо назвал страшноватым.
В свое время мы хотели выложить их (и рассказ, и отзыв) в "Библиотеку Тол-Эрессеа", но меня накрыла болезнь и как-то вот отзыв так и остался лежать у меня в почте. Выложу-ка я его сейчас.
И да, если вы не читали "Холодную осеннюю землю", то сначала прочтите Гарета. Он _не_ советует читать этот рассказ и объясняет, почему.
Гарет. Облики страха
Гарет. Облики страха
Все началось с просьбы Альвдис написать отзыв на «Холодную осеннюю землю». Прочитал, задумался, написал первые слова отзыва «Страшноватый рассказ»... И осознал, что это будет правдой для меня, но не для читателя. «Холодная осенняя земля» действительно жутка, но... это другая жуть. Не та, что обычно встречается в литературе фэндома. Попытался объяснить разницу, понял что пары абзацев для этого недостаточно, потом - что двух страниц тоже недостаточно. В результате на свет появился данный текст, а Альвдис осталась без обещанного ей отзыва.
Люди, которые боятся страшного, и страшное, которого боятся люди
Начнем с начала. Страшное в тексте (не обязательно литературном, иная статистика пожутче всех Фредди Крюгеров и Дракул вместе взятых будет) бывает очень разным. У ужаса много граней: изысканное словесное кружево Лавкрафта и неуклюжие бюрократические формулировки уголовных дел, жуткое‑в‑обыденном Кинга и жуткое‑за‑гранью авторов dark fantasy... Но у всех этих текстов общий источник ужаса - хорошему человеку нелогично плохо. Страх рождается из сопереживания жертве, из ощущения что на его месте мог бы оказаться и читатель...
Именно хорошему - история о том, как группа граждан со слесарными инструментами в руках затащила в темный подвал А.Р. Чикатило и там сотворила с ним нечто страшное может вызывать самые разные эмоции - от брезгливости до гордости торжеством правосудия, но вряд ли среди них будет страх. Трудно представить себе читателя, отождествляющего себя с таким персонажем.
Именно человеку (эльфу, гному, абу или иному существу, воспринимаемому читателем как схожее с человеком). Читателю тяжело проникнуться болью компьютера, зависшего из‑за перепада напряжения в сети, или проникнуться трагедией бокра, бодланутого глокой куздрой.
И именно нелогично (непредсказуемо, неожиданно). Страх - дитя неопределенности. Гибель героя в финале рассказа «Поезд в Освенцим» может вызвать сопереживание, но вряд ли - страх. Уже из названия ясно, что рассчитывать на хэппи‑энд не стоит и читатель морально готов к струйкам дыма над печами крематориев. А вот финал лукьяненковского «Поезд в Теплый край» - это действительно жутко.
Итак со страхом определились. А теперь вернемся к литературе фэндома.
Три лица страха
Хорошему человеку нелогично плохо. Почему? У этой ситуации есть по меньшей мере три возможных источника.
Источник первый - нечто, не движимое злой волей. Неумолимые законы природы, побочный эффект чьих‑то действий, стаи саранчи или орды орков (мало отличающиеся друг от друга как по разумности действий, так и по разрушительности последствий). Все это было у Профессора - тонущие острова и материки, нашествия варваров и орков, стаи волколаков в предгорьях Карадраса, Долгая зима и кардоланская чума...
Как ни странно, этот источник жути не слишком популярен в литературе фэндома. Профессор создавал «мифологию для Англии», старую добрую мифологию, в которой победа над бешеным волком или потушенный пожар ничуть не менее достойны, чем разгром вражьих полчищ. Литература же фэндома одним из корней уходит в советскую (антисоветскую) мифологию с ее великим противостоянием наших героических разведчиков и их подлых шпионов, мифологию в которой волк может взбеситься лишь от укуса империалистической шавки, а дома горят только в результате поджога кровавыми чекистами1. На периферии фэндомской литературы этот источник страшного появляется - но все больше на периферии...
Все прочие источники страшного связаны с чьей‑то злой волей. Что, в общем‑то и неудивительно. Жуть, целенаправленно организуемая ближнему своему, как правило страшнее, чем результат неудачного стечения обстоятельств. Однако видов злой воли и, соответственно, источников страшного существует более одного... И различаются они отношением носителя злой воли к жертве.
Самый распространенный случай - это обыденная злая воля, логика насильника2, для которого жертва - не ближний, а то и вообще не человек. Так, тварь дрожащая, и насильник право имеет делать с ней, все что пожелает... Именно так ведут себя толкиеновские орки, любящие «позабавиться» с пленниками, именно так поступают Мелькор и Саурон у Толкиена, не стесняясь в средствах достижения своих целей. Самые жуткие эпизоды «Сильмариллиона» - Альквалондэ, Лосгар, падение Дориата и Гаваней связаны с тем, что на какое‑то время для Нолдор другие эльфы (в том числе и другие Нолдор) превращаются в «предателей» и «трусов», с которыми можно поступать как угодно...
Вот этот источник страшного в фэндомской литературе используется более чем активно. Злодейства «плохих» зачастую являются если и не единственным, то основным аргументом в пользу «хороших». Пепел деревень, сожженных орками (вырезанных нуменорцами) стучит в сердца авторов, кровь женщин, стариков и детей, павших от руки слуг Моргота (рабов Валар) ручьями и реками течет по страницам фэнфиков... Образы эти от частого употребления, конечно, несколько потускнели, но по прежнему способны напугать.
К этому источнику ужаса непосредственно примыкает вариант «Сам ты будешь себе прокурором, судьей и палачом». Муки совести зачастую бывают страшнее любых страданий физического тела и трудно сказать, когда было страшнее тому же Маэдросу (и когда читателю страшнее за Маэдроса) - когда орки приковывали его к ангбандским скалам или же в Альквалондэ, когда он поднеся к глазам окровавленные руки осознал, что же он только что натворил...
Впрочем, плоды обыденной злой воли не превосходят пресловутый «среднестатистический уровень средневекового зверства». Для жившего в благополучной консервативной Англии середины XX века братоубийственная резня сама по себе была изрядным ужасом. Но представители российского фэндома конца XX‑начала XXI века по книгам и фильмам знают о нашей Гражданской, своими глазами читали в газетах о гуманитарных бомбардировках в центре Европы, захватах заложников в школах и родильных домах, листавших криминальную хронику. И зверства толкиеновских орков или нуменорцев‑по‑Ниенне, не говоря уж об обычной братоубийственной резне ужасны лишь изнутри Средиземья, мирного и благополучного в сравнении с Землей XXI века. Да и моральные страдания феанорингов в эпоху «вьетнамского» и «афганского» синдромов не кажутся чем‑то принципиально новым...
И чтобы читателя проняло до печенок авторам приходится прибегать к третьему источнику ужаса. К зверству ради зверства, далеко выходящему за рамки «среднестатистического средневекового уровня». К ситуации, когда насильник видит в жертве равного, ненавидит его лютой ненавистью и эту свою ненависть выражает в жестокости. В этом случае ужас связан не только, а порой и не столько со страданиями жертвы. Само существование такого насильника - это уже страшно, это неправильно...
У Профессора этот тип ужаса не представлен. Мелькор и его орки, конечно, по всякому куражатся над своими жертвами, но это - не более чем поганенькое развлечение. А вот в литературе фэндома запредельная жестокость‑дочь ненависти прописалась прочно3. Хрестоматийный пример - издевательства над ЧКА‑шным Мелькором в Валиноре.
Конечно, тремя перечисленными вариантами источники ужаса не ограничиваются. Однако прочие виды жути для литературы фэндома не слишком актуальны. К примеру, любимый прием современных авторов хоррора, непонятное страшное, то ли разумное, то ли неуправлямо‑хтоническое, так и не объясненное до конца, у Профессора встречается раза полтора (непонятные чудовища, мельком упомянутые Арагорном, да нагнетающие жути барабаны Мории), а в литературе фэндома не встречается вообще. Фэндомская литература либо играет внутри толкиеновской системы, ссылаясь на уже известные ее элементы, (классические дописывания) либо достраивает эту систему, объясняя новые элементы (классические апокрифы), и такую роскошь как непонятное позволить себе не может...
Четвертое лицо страха
А вот теперь‑то можно вернуться к «Холодной осенней земле» Альвдис. Это страшный рассказ, но его жуть отличается от разобранных выше типов ужаса... Потому что в нем жестокость творится осознанно, без крохи ненависти, с четким и однозначным пониманием того, что совершается грязное и подлое дело и совершающий его приносит боль и ужас в последние мгновения жизни своих жертв - и в каждое мгновение своей жизни, сколько бы их не осталось...
Подобное мне не встречалось ни у Толкиена, ни в фэндомской литературе. Да и в литературе Земли такое появляется нечасто. Хорошие люди, совершающие подлость, входят в историю либо как злодеи (и тогда совершенная подлость заслоняет человека), либо как хорошие люди (и тогда подлость забывается). Исключения вроде Хлудова редки. И, пожалуй, к лучшему - слишком уж мрачен был бы мир, в котором Хлудовы и Дирнауры являются привычным явлением.
«Холодная осенняя земля» - безусловно сильный в литературном отношении рассказ... Но рекомендовать его читать... Только как горькое лекарство. Когда все совсем плохо или, напротив, когда все слишком хорошо. Ибо, как уже сказано этот рассказ наполняет слова «мрачный» и «жуткий» новым содержанием4.
1 Характерно, кстати, что гибель Белерианда и Нуменора, у Профессора особенно не объясняемые, во многих фэндомских произведениях трактуется как результат злой воли Валар/Мелькора с Сауроном.
2 Во избежание путаницы - здесь и далее слово «насильник» используется в несколько устаревшем значении - человек (разумное существо), творящий насилие. Не обязательно в половой сфере, а применительно к нашей теме - скорее всего вне ее (и Профессор и его российские продолжатели в большинстве своем весьма целомудренны). Простите за возможную путаницу, но более внятного синонима мне найти не удалось, увы...
3 И, подозреваю, она опять таки уходит корнями в советскую (антисоветскую) мифологию. Во всяком случае гады‑садисты, краснопузые упыри и золотопогонные мучители являют собой типаж вполне архетипический...
4 Впрочем, внимательный читатель уже мог обратить внимание, на то как легко и не без ерничества пишу я о привычных ужасах и как неохотно касаюсь «Холодной осенней земли». Лишний раз нырять в этот темный омут как‑то не хочется...
Если же вы всё же хотите этот рассказ прочесть, то вот он. О жестоких слугах Келегорма, бросивших сыновей Диора умирать в лесу. Строго по канону. Строже некуда. Не надо меня пускать в канон... я в апокрифах безопаснее.
И да, раз уж зашла речь.
Для меня очень многое из того, что я писала, - в прошлом. Скажем, идеи "После Пламени" уже никак. Или там с "Эанарионом" мои отношения довольно... гм, изменившиеся.
Но вот этот рассказ - это ТЕ самые "слуги" ТОГО самого Келегорма, который весь такой Светлый в "Белых стрелах".
И Хэлгон был таким же. Просто на момент действия этого рассказа он лежит серьезно раненый белой синдарской стрелою...
Обзорщикам, поскольку статью Гарета прочесть уж точно надо!
Читают...
Неожиданно Яндекс принес упоминание меня в чьем-то списке нравящихся фанфиков. Список представляет реальный интерес, далеко не всё из него читано.
Но я таки о своем.
Пока страничка открывается, пока листается, думаю - что?
"После Пламени""? Наоборот - "Невозвращение Короля"? Вряд ли что-то еще... Хотелось бы видеть "По разные стороны" - но увы, фэндом таки прошел мимо этой повести, а жаль.
... долистала, уронила челюсть.
Вот уж ЧЕГО не ожидала.
"Холодная осенняя земля".
Рассказ, который Гарет справедливо назвал страшноватым.
В свое время мы хотели выложить их (и рассказ, и отзыв) в "Библиотеку Тол-Эрессеа", но меня накрыла болезнь и как-то вот отзыв так и остался лежать у меня в почте. Выложу-ка я его сейчас.
И да, если вы не читали "Холодную осеннюю землю", то сначала прочтите Гарета. Он _не_ советует читать этот рассказ и объясняет, почему.
Гарет. Облики страха
Если же вы всё же хотите этот рассказ прочесть, то вот он. О жестоких слугах Келегорма, бросивших сыновей Диора умирать в лесу. Строго по канону. Строже некуда. Не надо меня пускать в канон... я в апокрифах безопаснее.
И да, раз уж зашла речь.
Для меня очень многое из того, что я писала, - в прошлом. Скажем, идеи "После Пламени" уже никак. Или там с "Эанарионом" мои отношения довольно... гм, изменившиеся.
Но вот этот рассказ - это ТЕ самые "слуги" ТОГО самого Келегорма, который весь такой Светлый в "Белых стрелах".
И Хэлгон был таким же. Просто на момент действия этого рассказа он лежит серьезно раненый белой синдарской стрелою...
Обзорщикам, поскольку статью Гарета прочесть уж точно надо!
Но я таки о своем.
Пока страничка открывается, пока листается, думаю - что?
"После Пламени""? Наоборот - "Невозвращение Короля"? Вряд ли что-то еще... Хотелось бы видеть "По разные стороны" - но увы, фэндом таки прошел мимо этой повести, а жаль.
... долистала, уронила челюсть.
Вот уж ЧЕГО не ожидала.
"Холодная осенняя земля".
Рассказ, который Гарет справедливо назвал страшноватым.
В свое время мы хотели выложить их (и рассказ, и отзыв) в "Библиотеку Тол-Эрессеа", но меня накрыла болезнь и как-то вот отзыв так и остался лежать у меня в почте. Выложу-ка я его сейчас.
И да, если вы не читали "Холодную осеннюю землю", то сначала прочтите Гарета. Он _не_ советует читать этот рассказ и объясняет, почему.
Гарет. Облики страха
Если же вы всё же хотите этот рассказ прочесть, то вот он. О жестоких слугах Келегорма, бросивших сыновей Диора умирать в лесу. Строго по канону. Строже некуда. Не надо меня пускать в канон... я в апокрифах безопаснее.
И да, раз уж зашла речь.
Для меня очень многое из того, что я писала, - в прошлом. Скажем, идеи "После Пламени" уже никак. Или там с "Эанарионом" мои отношения довольно... гм, изменившиеся.
Но вот этот рассказ - это ТЕ самые "слуги" ТОГО самого Келегорма, который весь такой Светлый в "Белых стрелах".
И Хэлгон был таким же. Просто на момент действия этого рассказа он лежит серьезно раненый белой синдарской стрелою...
Обзорщикам, поскольку статью Гарета прочесть уж точно надо!