всё прекрасно, даже если сейчас вам кажется иначе :)
Татьяна Волоконская (tai_simulacr) по моим настойчивым просьбам перешла от слов о том, как много у меня гоголевского, к делу.
Дело тоже было словом, но каааким...
Черт. Черт. (Да, тот самый, из "Ночи перед Рождеством"). Я не предполагала, что мои отношения с Николай свет-Васильичем зашли так далеко.
Вот что про меня умные люди пишут:
"Что до Гоголя, то с ним перекличка ведется на всех мыслимых и немыслимых уровнях: от ошеломляюще точного текстуального совпадения (вполне объяснимого, впрочем, литературной традицией, а также профессиональной деятельностью и личными предпочтениями автора) до сходных принципов художественной демиургии вообще – за которыми стоит уже иная преемственность, и вот ее не сочинишь и не привьешь себе, как ни старайся, тут нужно уметь дышать в том же ритме.
С первым, естественно, проще. Вот, навскидку, Аранарт, в ожидании броши для Риан, рассматривает творения камнерезов из Синих гор:
«Как можно, вмешиваясь в природный узор, сделать его естественнее, чем он был?
Как можно стать правдивее правды?
Где предел того вмешательства, до которого ты – чуткий слуга камня, освобождающий его от лишней породы? А после – в лучшем случае, творец, навязавший материалу свою волю. В худшем – глупец, изуродовавший живую красоту.
Как мастер решает, где ему остановить свой резец?» (с) «Некоронованный»
Ничего не напоминает? А как же! Это художник Чертков, герой гоголевского «Портрета» (но не того, что многие из нас читали в школе, а другого, первого, оригинального, опубликованного в сборнике «Арабески» и беспощадно раскритикованного Белинским), в недоумении застывает перед обнаруженной в лавке старьевщика картиной:
«„Что это?“ думал он сам про себя: „искусство, или сверхъестественное какое волшебство, выглянувшее мимо законов природы? Какая странная, какая непостижимая задача! или для человека есть такая черта, до которой доводит высшее познание, и чрез которую шагнув, он уже похищает несоздаваемое трудом человека, он вырывает что-то живое из жизни, одушевляющей оригинал. Отчего же этот переход за черту, положенную границею для воображения, так ужасен? или за воображением, за порывом, следует наконец действительность, та ужасная действительность, на которую соскакивает воображение с своей оси каким-то посторонним толчком, та ужасная действительность, которая представляется жаждущему ее тогда, когда он, желая постигнуть прекрасного человека, вооружается анатомическим ножом, раскрывает его внутренность и видит отвратительного человека“» (с) «Портрет», редакция «Арабесок»
Портрет ростовщика, созданный с почти невыносимым жизнеподобием, позволяет этому дьявольскому существу даже после собственной смерти возвращаться в мир и смущать живых искушениями безмерного обладания. Создатель гномов Арды, вала Аулэ, пожелав уподобиться в творении Эру Илуватару, производит на свет глиняных големов, и лишь милосердие Эру (если верить эльфийским легендам) вдыхает в них жизнь – но гномы остаются у этой черты запретного искусства, раз за разом проходя все то же искушение мастера иллюзией всемогущества. Пожелавший приобщиться к тайнам их ремесла Аранарт, как и гоголевские герои, упрямо идет навстречу опасному вопросу: где допустимый предел подражания божеству в сотворении действительности? – на каждом шагу рискуя обнаружить под ногами бездну. Еще бы, ведь это вопрос смертельной важности и для автора «Некоронованного», на собственном примере знающего сладкий ужас таких танцев на краю черной дыры – бесконечного приближения, притяжения к изначальному образцу, способному медленно свести на нет все усилия не попавшего в такт и ритм – или мгновенно уничтожить, поглотить слишком точно совпавшего. Это игры с Толкиеном – и в то же время это игры на гоголевском поле.
Дело тоже было словом, но каааким...
Черт. Черт. (Да, тот самый, из "Ночи перед Рождеством"). Я не предполагала, что мои отношения с Николай свет-Васильичем зашли так далеко.
Вот что про меня умные люди пишут:
"Что до Гоголя, то с ним перекличка ведется на всех мыслимых и немыслимых уровнях: от ошеломляюще точного текстуального совпадения (вполне объяснимого, впрочем, литературной традицией, а также профессиональной деятельностью и личными предпочтениями автора) до сходных принципов художественной демиургии вообще – за которыми стоит уже иная преемственность, и вот ее не сочинишь и не привьешь себе, как ни старайся, тут нужно уметь дышать в том же ритме.
С первым, естественно, проще. Вот, навскидку, Аранарт, в ожидании броши для Риан, рассматривает творения камнерезов из Синих гор:
«Как можно, вмешиваясь в природный узор, сделать его естественнее, чем он был?
Как можно стать правдивее правды?
Где предел того вмешательства, до которого ты – чуткий слуга камня, освобождающий его от лишней породы? А после – в лучшем случае, творец, навязавший материалу свою волю. В худшем – глупец, изуродовавший живую красоту.
Как мастер решает, где ему остановить свой резец?» (с) «Некоронованный»
Ничего не напоминает? А как же! Это художник Чертков, герой гоголевского «Портрета» (но не того, что многие из нас читали в школе, а другого, первого, оригинального, опубликованного в сборнике «Арабески» и беспощадно раскритикованного Белинским), в недоумении застывает перед обнаруженной в лавке старьевщика картиной:
«„Что это?“ думал он сам про себя: „искусство, или сверхъестественное какое волшебство, выглянувшее мимо законов природы? Какая странная, какая непостижимая задача! или для человека есть такая черта, до которой доводит высшее познание, и чрез которую шагнув, он уже похищает несоздаваемое трудом человека, он вырывает что-то живое из жизни, одушевляющей оригинал. Отчего же этот переход за черту, положенную границею для воображения, так ужасен? или за воображением, за порывом, следует наконец действительность, та ужасная действительность, на которую соскакивает воображение с своей оси каким-то посторонним толчком, та ужасная действительность, которая представляется жаждущему ее тогда, когда он, желая постигнуть прекрасного человека, вооружается анатомическим ножом, раскрывает его внутренность и видит отвратительного человека“» (с) «Портрет», редакция «Арабесок»
Портрет ростовщика, созданный с почти невыносимым жизнеподобием, позволяет этому дьявольскому существу даже после собственной смерти возвращаться в мир и смущать живых искушениями безмерного обладания. Создатель гномов Арды, вала Аулэ, пожелав уподобиться в творении Эру Илуватару, производит на свет глиняных големов, и лишь милосердие Эру (если верить эльфийским легендам) вдыхает в них жизнь – но гномы остаются у этой черты запретного искусства, раз за разом проходя все то же искушение мастера иллюзией всемогущества. Пожелавший приобщиться к тайнам их ремесла Аранарт, как и гоголевские герои, упрямо идет навстречу опасному вопросу: где допустимый предел подражания божеству в сотворении действительности? – на каждом шагу рискуя обнаружить под ногами бездну. Еще бы, ведь это вопрос смертельной важности и для автора «Некоронованного», на собственном примере знающего сладкий ужас таких танцев на краю черной дыры – бесконечного приближения, притяжения к изначальному образцу, способному медленно свести на нет все усилия не попавшего в такт и ритм – или мгновенно уничтожить, поглотить слишком точно совпавшего. Это игры с Толкиеном – и в то же время это игры на гоголевском поле.
-
-
03.05.2016 в 13:15-
-
03.05.2016 в 22:21-
-
03.05.2016 в 22:24